Российская авиация уже несколько недель участвует в военной операции в Сирии. За это время федеральные телеканалы словно переключили: место разговоров об украинской "хунте" вдруг заняли звонкие речи о помощи новому "братскому народу". Между тем, по данным Федеральной миграционной службы (ФМС), на данный момент в России находится около 12 тысяч сирийцев, и только около двух тысяч из них смогли получить временное убежище. Еще две тысячи человек легализовались иными способами. Беженцами за все время существования ФМС были признаны всего 403 сирийца. По оценкам комитета "Гражданское содействие", около 10 тысяч сирийцев на данный момент нуждаются в убежище в России. Как живут эти люди, чего им ждать в будущем и что на практике кроется за разговорами о "братских народах", разбирался Каспаров.Ru
Щедрая душа
Поскольку статус беженца власти не предоставляют, люди обычно пытаются получить временное убежище. В отличие от бессрочного статуса, его дают на год, а дальше его необходимо продлевать. Но и здесь около 80% обратившихся получают отказы. Почему же люди все-таки пытаются легализоваться именно в России?
Как рассказывают в "Гражданском содействии", значительная часть сирийских беженцев, оказавшихся в нашей стране, еще до гражданской войны приехала по рабочим визам. Трудовые мигранты их исправно продлевали, выезжая на родину и возвращаясь. Однако к моменту, когда визы в очередной раз истекли, многие уже не смогли попасть домой — города, откуда они приехали, оказались разрушены или попали под контроль запрещенной в России террористической организации ИГИЛ. Значительное число беженцев, оставшихся в России таким образом, приехали из города Алеппо, где расположено множество швейных мастерских. Еще до войны сирийцы основали несколько фабрик в подмосковных городах Ногинске и Лосино-Петровском.
Других беженцев из зоны боевых действий вывезли самолеты МЧС. Есть и те, кто самостоятельно выбрал Россию как страну убежища после начала военного конфликта, но их меньшинство.
"Традиционно Россия, а раньше — СССР были зоной интересов сирийцев. Многие люди здесь учились, повышали квалификацию, некоторые пустили корни. У многих родственники — они к ним едут. Многие думают, что через Россию они смогут выбраться в Европу",
— рассказывает адвокат "Гражданского содействия" Илларион Васильев. Зачастую в историях реальных людей разные причины тесно переплетаются.
До того, как попросить убежище, Али приезжал в Россию работать в 2011 году. Тогда он занимался торговлей и получил рабочую визу. В 2012 году он вновь вернулся в Россию, но уехать домой уже не смог: в родном Алеппо постоянно происходили теракты и не останавливались бои.
"Мы всегда помнили о дружбе Сирии и России. Поэтому я считал, что, возможно, мне здесь будет легче, чем в Европе. Я думал, что в России меня ждет дружественный прием, что я не встречу здесь проблем с документами, найду здесь свое место", — рассказывает Али. Изначально он получил временное убежище на год, однако в конце 2014 года его срок истек. В продлении статуса сирийцу отказали.
"После этого я начал свой "судебный путь" — обжаловал это решение УФМС. В течение года я постоянно получал отказы, написал огромное количество жалоб и заявлений, потому что часто не ясно, в какой форме нужен документ, — говорит Али и показывает папку бумаг, толщиной в два пальца, — В последний раз судья обвинил меня в том, что я не беженец, а трудовой мигрант-нелегал. Несмотря на то, что я показывал фотографии нашего района".
Дом Али уничтожен, а его город окружен — со всех сторон либо террористы, либо другие милитаризованные группы.
"Я ничего не знаю о моих родных в Сирии, уже шесть месяцев я не знаю даже, живы ли они. Последнее, что мне известно — они были в Алеппо",
— с отчаянием говорит он.
Несмотря на трудности, Али очень хочет остаться в России и впоследствии подать документы на разрешение на временное проживание — у него здесь девушка, и они хотят пожениться.
Акиль выехал из Сирии вместе с женой в 2013 году, войну они видели своими глазами.
"Мы выехали, потому что боялись оставаться на родине. Последнее, что я видел дома — трупы на улицах, почти по всему городу. Я испугался, что мои дети будут расти, видя мертвецов кругом себя",
— говорит он. Уже в России у беженцев появились двое детей. Оформить документы о рождении семье до сих пор не удалось, несмотря на то, что в 2013 году и муж, и жена получили временное убежище. В 2014 году ситуация усложнилась еще больше — УФМС отказалось продлевать их легальный статус.
Случилось это после переезда семьи из Москвы в Ногинск, где Акиль устроился на швейную фабрику. "Я не знал закон, мне не объяснили, что делать, и возникли проблемы. Когда я переезжал, мне сказали, что мое дело надо перевести в Московскую область. В Москве мне подписали документы о переводе, но в Московской области меня отказались принимать. Сказали, что я должен был подавать документы за месяц до окончания срока. Я подал их в Ногинский УФМС за 21 день до него", — объясняет он свою ситуацию. В Ногинске беженцу велели продлить убежище в столице на месяц, а потом вновь обращаться в местное отделение ФМС. "Но в Москве мне сообщили, что мои документы уже перевели в Ногинск. "Это не наша проблема, иди — жалуйся", — сказали мне", — рассказывает Акиль. Он обратился за помощью в "Гражданское содействие", юристы помогли ему составить жалобу. Суды по делу Акиля идут уже год, но пока результата нет.
"Никто же не разъясняет людям, что делать. Многие вообще не знают, что можно просить об убежище, поэтому обращаются, пропустив установленные сроки, просрочив визу", — замечает Васильев. Когда такие люди приходят в УФМС, чаще всего они получают отказы на основании того, что нарушили миграционное законодательство, хотя это противоречит правовой базе по вопросам беженста — спасая свою жизнь, человек может пойти даже на нарушение — нелегально пересечь границу, воспользоваться чужим документом и т.д., и власти обязаны это учитывать.
Бюрократический круг
"Любую официальную бумагу оформить очень трудно. Без них нормальные человеческие условия жизни в России невозможны. Беженцам здесь не оказывают никакой социальной помощи. До сих пор у нас очень тяжелое материальное положение, мне нечем кормить детей", — описывает положение Акиль.
Некоторые готовы воспользоваться отчаянием людей. Всем опрошенным сирийцам и их знакомым предлагали получить статус за взятку. Сирийский журналист, директор "Общества граждан Сирии" Муиз Абу Альджаил рассказывает, что в Москве бизнес на беженцах процветает уже много лет. По его сведениям, раньше за получение временного убежища недобросовестные чиновники требовали около 20-40 тысяч рублей, а сейчас тарифы повысились, и деньги берут уже не только за результат: за постановку в очередь после первичного отказа в получении легального статуса требуют 10 тысяч, за справку о том, что дело человека находится на рассмотрении — 10-15 тысяч (помимо прочего, она позволяет избегать неприятностей с полицейскими проверками — прим. Каспаров.Ru), и, если в итоге соискатель получает временное убежище, ему приходится платить еще 40 тысяч. Если нет — денег за место в очереди никто не возвратит. Более того, когда статус нужно будет продлевать, дать взятку придется снова. Такой же "тариф" прямо в УФМС, по его словам, называли и Али.
"Напрямую деньги не просят, но намекают, что надо заплатить 40 тысяч рублей. Все это происходит через посредников. Откуда у меня такие деньги? А еще и за регистрацию просят 10 тысяч",
— рассказывает беженец.
Васильев отмечает: отказ суда или ФМС — не единичная, а стандартная ситуация. Равнодушие к судьбе беженца сквозит во всем. Например, свое решение УФМС и суд, как правило, не переводят на язык, которым владеет заявитель, хотя закон это требует. Часто людей попросту не допускают к процедуре легализации. Много лет работающий в России переводчиком Хасан отмечает, что его знакомые сталкивались с ситуацией, когда
при первом визите в УФМС им назначали не дату первого интервью, а только "дату назначения интервью". Когда человек приходил в условленный срок, день назначения вновь переносили. Иногда это продолжалось по 3-4 месяца,
в течение которых соискатель имел на руках лишь бумагу о том, что должен прийти в указанное время в УФМС. Такой документ не может застраховать человека от высылки из страны в случае, если на улице его остановит полицейский.
По мнению Васильева, вопросы о беженцах из конкретных стран в России очень часто решаются в рамках "кампанейщины", без анализа ситуации в государстве исхода и истории заявителя. В случае сирийцев ФМС сначала "дали установку" предоставлять убежище, а в 2014 ситуация почему-то изменилась. Ранее имевшие временное убежище стали его терять, а обратившиеся впервые уже почти не имели шансов получить легальный статус.
"Мне кажется, что корень этой проблемы в коррупции. Федеральная миграционная служба изначально постановила давать убежище всем сирийским беженцам, а чиновники УФМС стали делать на этом бизнес. Они не вдумываются в ситуации конкретных людей. В документах на временное убежище одного человека написали, что он христианин, хотя он мусульманин, в бумагах другого, что он из Дамаска, хотя он приехал из Алеппо. И, видимо, когда ФСБ начало документы проверять, весь этот бардак вскрылся", — предполагает Муиз.
Стоит отметить, что при обжаловании решения УФМС суды, как правило, давали удивительно похожие друг на друга ответы. Начинался письменный текст решения с пересказа позиции МИД России или ФМС (совпадающей с ней). "Идут две страницы цитат о том, что в Сирии война, описывается фактура этой войны — какие силы какие города захватили, фраза "гражданское население испытывает трудности", и тут же вывод: "Указанные обстоятельства не свидетельствуют о том, что человек нуждается в предоставлении временного убежища, он не привел доводов, что подвергается личному преследованию за свои взгляды и убеждения, жизненные трудности испытывают большинство сирийцев, и это не является основанием для предоставления временного убежища", — цитирует Васильев.
Однако бывает и так, что суд попросту отказывается видеть, что в Сирии идет война.
"ФМС мотивировала отказ в продлении убежища тем, что война прекратилась! Доказательством этого они считают тот факт, что есть рейс из Дамаска в Россию. Я даже показывал инспектору УФМС фотографии нашего района, который разрушен.
Но он не отреагировал на это", — рассказывает Акиль. Сейчас он обжалует это решение в суде. Результата он ждет уже почти три месяца.
"Мы приводим примеры, доказывающие, что там война, ссылаемся на рекомендации УВКБ ООН. Но они закрывают на это глаза и просто нагло пишут — можете возвратиться. При этом они ссылаются на то, что на территории Сирии еще остались граждане. "Они не уезжают, значит, все хорошо". Непонятно, как 20-30 миллионов людей могут уехать, покинуть страну?!" — недоумевают юристы "Гражданского содействия".
Как отмечает Васильев, любые доводы о том, что у человека погибла семья, разгромлен дом, он не служил в армии и его могут призвать или рекрутировать либо оппозиция, либо ИГИЛ, в решении судов зачастую не упоминаются вовсе. "Не принимается и довод, что в Сирию возвращаться опасно, и если лишившийся статуса человек попадет домой, вероятнее всего, он будет убит", — замечает Васильев. Он подчеркивает: пока ситуация похожа на "сумасшедший конвейер" — ФМС и суд отвечают на просьбы об убежище стандартными отписками, юристы и правозащитники в ответ ссылаются на международные механизмы и нормы, и такая ситуация повторяется в каждом случае по несколько раз.
"Но пока тянется эта канитель, человек находится в процедуре поиска убежища, он под защитой Конвенции о статусе беженцев. Приходится выигрывать время", — объясняет Васильев. Эксперты "Гражданского содействия" отмечают, что до недавнего времени при обжаловании действий управлений в ФМС в большинстве случаев беженцу разрешали повторно подать документы на убежище, но если дело доходило до суда в Москве и Санкт-Петербурге, почти всем заявителям отказывали. Процент положительных решений зависит от региона. Так, по информации Муиза, в Туле не отказали ни одному сирийцу, обратившемуся за убежищем. В Московской области процент положительных решений также выше.
Впрочем, по наблюдениям юристов, в последние недели ситуация начала меняться, и просьбы об убежище стали чаще удовлетворять. Правозащитники связывают это с тем, что Россия теперь участвует в войне в Сирии, а значит отрицать ее уже невозможно.
Работа и рабство
Сложности с получением статуса сказываются на всех сферах жизни беженца. "Я не прошу не жилья, ни пособия, я прошу только документ, который позволит мне спокойно ходить по улицам. Я могу сам себя прокормить, найти себе жилье, работать", — замечает Али. Поиск работы — одна из главных проблем беженцев из Сирии, особенно тех, у кого нет легального статуса в России. Трудоустроиться официально они не могут, немногие работодатели соглашаются нанять их и на серую зарплату. Те, кому все-таки удается найти место, оказываются в крайне уязвимом положении.
Хасан рассказывает о знакомом, который нелегально работал на стройке. Там он познакомился с девушкой, они стали встречаться и через некоторое время она забеременела. Ни он, ни она не получали зарплаты в течение нескольких месяцев. Поскольку семья ждала пополнения, мужчина решил поставить вопрос ребром, и потребовал выплатить всю сумму, но хозяин отказался. Юрист из "Гражданского содействия" написал жалобу на незаконные действия работодателя. В результате молодому человеку позвонили из двух государственных ведомств, пообещав, что займутся его ситуацией. Но стоило ему прийти в одно из них, как ему предъявили обвинения в нелегальном нахождении на территории России. В результате мужчине пришлось выплатить штраф в размере 5000 рублей. А вот дело против недобросовестного работодателя до сих пор не дошло до суда.
"Раньше сирийцам довольно часто не платили зарплату, а потом договаривались с властями и работника выдворяли",
— рассказывает юрист "Гражданского содействия". Были и случаи, когда работодатели не только договаривались о депортации несговорчивых сотрудников, но и брали с людей деньги якобы за помощь правозащитников, хотя те работали бесплатно.
Один из обратившихся в организацию беженцев рассказал, что работодатель и вовсе забрал его паспорт. Он опасается, что тот закроет его на рабочем месте и не будет выпускать, но заявить в полицию боится из-за своего нелегального статуса.
По данным "Гражданского содействия", около 80% сирийских беженцев изначально приехали в Россию по рабочим визам в качестве трудовых мигрантов еще до революции и гражданской войны. "За работу на государственной фабрике в Сирии человек получает около 100 долларов в месяц, на частом предприятии — до 400 долларов. В России до 2013 года многие получали около 1000 долларов — примерно 30 тысяч рублей в месяц по тому курсу. Половину этой суммы можно было откладывать и посылать семье", — рассказывает Муиз. Однако с началом кризиса большинству стало непросто сводить концы с концами. Если их и берут на работу, то зарплаты предлагают низкие. Люди, которые потеряли статус за последний год, говорят, что части из них повезло и они осталась работать у старых работодателей, а часть — потеряла места.
"Куда бы я ни приходил устраиваться на работу, у меня требуют документы. Без них меня принимать не хотят. Но простые люди мне помогают устроить жизнь — вдруг переходит Али с арабского на русский — Друзья тоже помогают мне, в том числе деньгами, иногда подкидывают мне халтуру, чтобы я что-то мог заработать". Сейчас он трудится преимущественно в кафе, хотя раньше приходилось и шить. Акиль работает там же, хотя у него другая профессия и в своей стране он работал по ней.
"Есть ресторан, который дает нам работу три дня в неделю. Если происходит какая-то проверка, меня просят не выходить. Приходится сидеть дома",
— говорит он.
Не имея легального статуса, не менее сложно найти дом. Впрочем, даже те, кто официально признаны беженцами, периодически сталкиваются с такими же проблемами.
"Когда я искал жилье через Интернет, большинство хозяев мне отказывали сразу, едва слышали мой голос. Говорили: "Мы сдаем только славянам". Сейчас я снимаю жилье у хозяйки, которая видела меня несколько раз, когда я выходил с работы. Поэтому она и согласилась сдавать мне комнату. Но искал я очень долго", — рассказывает Али. У Акиля тоже трудности — первое время его семья жила у сирийских друзей, которые переехали в Ногинск раньше них, но сейчас такой возможности больше нет.
Лишить голоса
Человеку трудно освоиться и почти невозможно устроиться на работу без знания языка. Как рассказывают эксперты "Гражданского содействия", по закону ФМС обязана предоставлять беженцам бесплатные курсы обучения русскому, но на практике их нет.
"Знаний, полученных из повседневного общения, мне не хватает. Я не знаю грамматики, не всегда понимаю, что мне говорят и что я должен ответить",
— жалуется Абдулла. Он говорит, что попытался записаться на курсы языка в один из столичных институтов. Там за полгода обучения с него попросили четыре тысячи долларов. Сейчас у Абдуллы таких денег нет.
Акиль столкнулся с такими же проблемами. "Язык — это главное. Иногда мы повторяем слова, которые слышали на улице или на работе, думаем, что это обычные слова, а оказывается, что это какой-то жаргон. Но мы об этом не знаем, и возникают неловкие ситуации. Многие люди понимают, что я из другой страны, и учитывают это, но все равно неудобно", — замечает он. Однако в основном люди понимают его верно, потому что за время работы Акиль достаточно хорошо выучил разговорный русский. Однако он не знает грамматики и не может писать. Некоторые люди в беседах признаются, что надеялись научиться письменной речи вместе со своими детьми, вместе выполняя их домашние работы.
Трудная школа
Однако одна из главных проблем сирийских семей в России такая же, как у всех других беженцев — детей не хотят брать в школы. Несмотря на то, что в сентябре Верховный суд России принял решение, согласно которому единственной причиной отказа может быть отсутствие мест, во многих местах сирийцев по-прежнему не хотят принимать по другим причинам. Типичные основания — у родителей нет регистрации или ребенок не знает русского языка. При этом решать обе проблемы власти не спешат.
Муиз — один из основателей волонтерской школы для детей из Сирии в подмосковном Ногинске. Сейчас она закрыта. Проработала волонтерская организация всего девять месяцев. В это время в ней обучались 48 детей от младшего до старшего школьного возраста. Первые шесть месяцев дети осваивали только арабский язык, поскольку организаторы не могли найти волонтеров для других предметов и деньги на зарплаты. Когда дети пришли в школу, большинство не умело писать и читать даже на родном языке.
"Когда мы открыли школу в Ногинске, у нас был ребенок 12 лет, который ни разу не ходил в школу и не знал, что это такое. Были полуграмотные подростки 14-15 лет, которые не умели писать ни по-арабски, ни по-русски",
— делится Муиз.
Со временем в школе появились занятия по математике, географии, истории, русскому языку. "Позже мы разбили детей на группы по возрасту и уровню знаний и разработали программу для каждой. К сожалению, нас закрыли, но и детей в обычную школу не приняли", — рассказывает он. В августе в помещении школы прошел обыск, который очень сильно напугал хозяйку квартиры, где шли занятия (под школу волонтерам пришлось снять обычное помещение в двухэтажном жилом доме). Представители миграционной службы пришли в выходной и заявили, что в доме проживает некий "террорист Мухаммед".
"Хозяйка мне позвонила, я ей сказал, что Миграционная служба не имеет права проводить обыск, и если речь идет о террористической угрозе — это в ведении ФСБ.
Эти люди напугали ее, сказали, что деятельность нашей школы в Ногинске противозаконна, и если она будет продолжаться, то хозяйке помещения придется платить большой штраф",
— рассказывает Муиз. В итоге женщина указала детям и волонтерам на дверь.
Через знакомых журналист выяснил позицию местного отделения миграционной службы — школа закон не нарушала, но ответственность за обучение детей, раз они находятся в России, должно нести государство. Однако реализовать право на обучение детям не удается до сих пор.
"Мы ходили в Министерство образования Московской области. Его глава сказал нам, что подписал приказ принимать детей без регистрации. Но начальник управления образования Ногинского муниципального района Наталья Асоскова учеников принимать не хотела", — объясняет Муиз. Когда волонтеры питалась попасть к ней на прием, поговорить удавалось только с секретарем. Она рекомендовала идти не к начальнице, а прямо в сами школы, куда родители хотели бы устроить ребенка. В учебных заведениях твердили, что мест нет.
"Последний раз в школе, куда мы обратились, сказали: "Идите в управление, мы посмотрим, как там решат вопрос". Мы снова обратились туда, и нам заявили: "У родителей нет регистрации".
На это я ответил, что мы уже год доказываем через суд: для того, чтобы ребенок пошел в школу, его родитель не обязан ее иметь", — вспоминает Муиз. Но разговор вновь не возымел эффекта — ни один сирийский ребенок так и не пошел в школу в Ногинске.
Совершенно другая ситуация в Лосино-Петровском — еще одном городе, где уже несколько лет традиционно проживают сирийцы, работающие на местной швейной фабрике. В городе проживает около 20 семей беженцев, и все дети ходят в школу.
"Многие из них не владели русским языком, поэтому сразу начать учиться в обычной школе было для них слишком трудно. Но в этом городе власти и правозащитники помогли решить проблему — администрация Лосино-Петровского выделила сирийским детям класс для занятий в летние месяцы,
а Верховный комиссариат ООН по делам беженцев взял на себя расходы на зарплату учителя", — рассказывает Муиз. В сентябре начальница отдела образования администрации Лосино-Петровского Светлана Земцова сказала, что после экзамена все достаточно подготовленные дети смогут пойти в обычную школу, и выполнила свое обещание. Для тех, кто не успел подтянуть русский язык, власти организовали отдельный курс.
Эксперты "Гражданского содействия" резюмируют: если раньше детей вообще не брали в школы, то сейчас начали. Однако пока отказов значительно больше, чем положительных решений.
Кому война
Еще одна острая проблема беженца — дамоклов меч депортации. Если у человека нет легального статуса, любая встреча с полицейскими может обернуться бедой. Если такого беженца задерживают, полицейские фиксируют нарушение миграционного законодательства и передают дело в суд. Он, в свою очередь, может вынести решение о высылке. Правда, пока, как отмечают правозащитники, суды чаще ограничиваются штрафом в размере 5000 рублей. При этом иногда они даже не учитывают, что человек на данный момент пытается легализоваться.
"В соответствии с Конвенцией о статусе беженцев человек на стадии обжалования отказа, не важно, в какой инстанции, должен находиться под защитой страны пребывания. А вот при обжаловании выдворения суд смотрит на ситуацию иначе. Буквально недавно у меня было решение Мосгорсуда, в котором говорилось, что человек, обжалующий выдворение, уже не находится в процедуре поиска убежища", — рассказывает Васильев.
Впрочем, полицейские могут заинтересоваться и тем, кто в процедуре.
"Несколько дней назад у меня сняли отпечатки пальцев и сфотографировали меня. Такое происходило уже два раза. Потом меня отпускали.
Когда меня останавливают, я сразу показываю документы о том, что я обращался за временным убежищем и в суд", — рассказывает Али.
По наблюдениям "Гражданского содействия", иногда тех, у кого есть подтверждение, что они ищут убежища, тоже выдворяют. Такие случаи обжалуют юристы организации, и суды часто отменяют депортацию, оставляя только штраф.
Некоторые попавшие в очередь на выдворение ожидают решения апелляционной инстанции в Специальном учреждении временного содержания иностранных граждан (СУВСИГ) — месте, зачастую напоминающем СИЗО. Васильев занимался делом семи человек, оказавшихся в таком положении. Знакомясь с ситуацией, он обнаружил, что на некоторых из этих людей вынесли по три постановления о выдворении.
"То есть суды на беженцах, в том числе сирийцах, делают показатели",
— замечает он. Дело этих людей не могут рассмотреть уже довольно долго из-за того, что решения предыдущих инстанций вопреки закону не переводились на арабский, а апелляционный суд отказался принимать дело без переводов. Между тем люди остаются в заключении. При этом в случае решения суда в их пользу добиться компенсации за незаконное лишение свободы будет крайне трудно — напрямую она в административном кодексе не предусмотрена.
"По сирийцам в Подмосковье есть позиция Мособлсуда — он, как правило, отменяет выдворения. Но для того, чтобы это произошло, нужно написать жалобу. А они, как правило, не знают, что надо это сделать. Их доставляют в СУВСИГ в целях выдворения. Они рассказывают, что в Сирию возвращаться нельзя, там война. А им говорят: "А мы вас в Турцию. В Турцию хотите? Не хотите, значит, будете сидеть тут. Пишите жалобы", — рассказывает Васильев. По закону выдворить иностранца могут не только на родину, а в любое место за пределами России, а Турция и Ливан сирийцев принимают. Однако бывали случаи, когда беженцев высылали обратно в Сирию.
Сириец Куро Сабри уже семь месяцев находится в СУВСИГ в Дагестане.
Власти намереваются выдворить его на родину, несмотря на то, что в России у него жена и дочь — граждане нашей страны. Суд отказывал ему в предоставлении убежища уже дважды.
Сейчас правозащитники обратились в Европейский суд по правам человека. В подобных случаях ЕСПЧ может приостановить процедуру депортации из-за угрозы жизни беженцу.
Обжалование в российских судах часто не дает результата, как в случае Куро, и редко длится меньше нескольких месяцев. Предельных сроков содержания под стажей с целью административной депортации нет. По закону решение суда должно быть исполнено в течение двух лет. Теоретически все это время беженец может провести в неволе.
"Длительные сроки содержания в СУВСИГ возникают, когда нет возможности выдворить — нет страны, откуда человек происходит или наш суд решил человека выдать, но есть запрет на депортацию со стороны Европейского суда по правам человека", — поясняет Васильев.
Более того, беженец может оказаться запертым в аэропорту, как это случилось с сирийской семьей из четырех человек, уже больше месяца находящейся в Шереметьево. При этом государство не обеспечивает людей даже питанием. У выдворяемых в таких случаях часто пытаются забрать документы.
Даже если человек на соглашается на депортацию, он может ее ожидать точно так же — месяцами.
"Чтобы власти могли депортировать человека за пределы России, он должен подписать бумагу, что он готов выехать. Часто бывает так, что люди сами оплачивают вылет в другую страну, чтобы только не сидеть под стражей и не ждать, когда им официально купят билеты",
— замечает Васильев. Хасан, Муиз и Али говорят, что сейчас даже за скорое выдворение в Турцию или Ливан у сирийцев требуют взятку в размере от 10 до 40 тысяч рублей, и многие на нее соглашаются — лишь бы скорее уехать.
"Понятно, почему они не хотят оставаться в России — здесь они не находят работы, не встречают поддержки от государства. Многие разочаровываются и стараются попасть хотя бы в Турцию", — констатирует Васильев. Для некоторых в таком выборе есть свои плюсы, например, родственники в другой стране. Родные Абдуллы недавно получили в Турции убежище. Сейчас он решает, что делать — ехать туда, или продолжить добиваться легального статуса здесь — в первой стране въезда, как этого требуют миграционные правила для беженцев.
По наблюдениям Васильева, сирийцев в России становятся меньше. "Получить убежище в России куда сложнее, чем в Европе, и сейчас многие уезжают туда или пытаются это сделать, собирая минимальную необходимую сумму для поездки", — замечает Муиз. Многие его знакомые таким образом уже выехали в Норвегию и Швецию — страны, еще не исчерпавшие заявленные квоты по приему беженцев. По информации норвежского Управления по делам иммиграции, с начала 2015 года в Норвегию из России прибыли уже порядка 1,2 тысяч сирийских граждан (в прошлом году их было не более десяти). Но всем ли беженцам удастся остаться там и наконец обрести легальный статус, пока не ясно — Норвежские власти обеспокоены притоком сирийцев из России и заявляют о намерении вернуть часть из них в первую страну выезда.
По просьбе согласившихся на интервью беженцев из Сирии их имена изменены.
